Собрание :: Настанет день
Собрание. Православный молодежный журнал
Собрание. Православный молодежный журнал
Собрание. Православный молодежный журналСобрание. Православный молодежный журналСобрание. Православный молодежный журналAssembly - Orthodox Youth Missionary Magazine
Собрание. Православный молодежный журнал
Собрание. Православный молодежный журналСобрание. Православный молодежный журналСобрание. Православный молодежный журнал
Собрание. Православный молодежный журнал
 Молодёжный православный миссионерско-просветительский журнал
Издается по благословению архиепископа Казанского и Татарстанского Анастасия
№7
июль 2004 
На главную
Форум
И ИЛИ
Православное христианство.ru. Каталог православных ресурсов сети интернет
ещё ссылки»
поставьте ссылку на нас
Кураев в Казани
Службы для глухих с сурдопереводом в православных храмах
Система Orphus
   <<Предыдущая :::: Содержание номера :::: Следующая>> версия для печати
Настанет день
Инна Литвиненко
Samvel Sevada. Мы чуть знакомы...

Настал день, когда она не смогла выйти на улицу. Медленно удушала тоска, и сделала свое дело. Невозможно стало смотреть в окно, слышать уличные звуки. Особенно голоса. Летние, веселые. Они вызывали приступы страха и провальной тоски. Знакомой еще с детства.

Откуда она? Может быть это ожидание, жажда чего-то. Может быть, одиночество. Не то, что от длительного отсутствия друзей, общения. И не то, что от неожиданной и несправедливой потери родных. И даже не то, что ночью, на вершине горы, оставшейся последней в разрушенном мире. Все-таки и тогда под ногами опора, а значит, ты не одна, а с силой, которой держится эта гора, значит, с надеждой, что она еще постоит, с верой в какое-нибудь, хотя бы одной ближней секундочки, но будущее.

Нет, это все не то. Это было такое одиночество, когда и камня под ногами не чувствуется. Нет ничего. Некуда смотреть, нечего слушать. Нет ничего. И тогда наплывает изнутри нечто, разрастается, затопляет все уголки существа тьмою. И нет ни надежды, ни веры, ни силы. Тогда не нужно ничего, никого. Остается только страх, что каждое изнаружное воздействие увеличит скорость и плотность заполнения тьмою. Тупик. Конец?

У нее не осталось даже отчаяния, которое долго рвало тягучий и неотвратимый наплыв тьмы, мешало окончательному умертвию души. Никого не оказалось рядом. Было ли так у кого-нибудь еще? Не станешь ведь спрашивать и рассказывать об этом, да теперь уже и невозможно. Да и услышит ли тот, кто не знает этого.

Cube

Настал такой день.

День закрытой двери выдернул из дальнего закоулка, упущенного тьмой, последнюю искорку жизни. Никто не мог осмыслить, что там у нее внутри, услышать хоть часть этого, вместе ужаснуться хотя бы. И тогда пошла она к психотерапевту. Не выбирала, к какому. Но попала, куда надо. Он был совсем не стандартным привычным советским врачом. У него было свое собственное понимание мира, места и назначения человека в нем. Когда и как он стал делиться этим пониманием, она и не заметила.

Только вдруг настал день. Открылась для нее древняя мудрость. Новые люди и учителя. Они все поняли, они все знали. О Боге, о мире, о человеке. Тьма сменилась светом, ясностью, легкостью. Ах, как сумбурно и остро-радостно стало жить. Новые слова, мысли, люди. Искрилось и манило, обнадеживало, дарило. Новые знания были доступны далеко не всем, хотя их и не скрывал никто. Понять могли лишь избранные, и они сами понимали это.

Знания были таинственные, магические. Нужно было много трудиться над собой. Возможности человека оказались неограниченны, ведь Бог у человека внутри, и целью нового труда как раз и было найти Его, реализовать себя.

Принципы были светлы и справедливы. Наставники, вооруженные древними знаниями, передавали их новичкам, терпеливо обучая техникам, мантрам, медитациям, упражнениям. Образовался новый круг знакомых, мир незаметно замкнулся новым кругом, исключив все остальное. Оно, остальное, не соглашалось с этим. Родные, друзья, знакомые — кто активно сопротивлялся, кто отвергал, кто давил, кто просил, кто отвернулся, кто плакал.

Но для нее все страшное было наконец позади. Состояние было необыкновенным — видения, стихи, в которые складывались даже самые повседневные слова, наполненность новой любовью, творчеством, светом, радостью. Она полюбила людей, жалела об их непробиваемом невежестве. Разъезжала по городам и даже странам с единомышленниками, или не замечая, или логично объясняя слезы близких.

Светлана Новикова. Apparition

Иногда опять какая-то последняя искорка глубоко-глубоко вопросительно шевелилась, но вал новизны ураганным ветром заглушал любые звуки, нарушающие сложившуюся гармонию.

Группа твердо занималась одним направлением самореализации, но интересовалась всем подряд. Правда, руководители настоятельно требовали оставить все другое, но то ли они были слишком далеко для тщательного наблюдения и не понимали особенностей русских, то ли что-то другое понуждало не замыкаться, а только время от времени они норовили клюнуть из других кормушек. Нет, не то, чтобы для новых знаний, или сомневаясь в полученных. Тут-то как раз никаких сомнений не было. Они чувствовали себя на правильном пути, даже счастливыми от принадлежности к школе высшей мудрости. Они, радостно и гордо думалось, шли такой дорогой, которую непутевое человечество мучительно искало для обретения смысла своего существования. Они нашли свою роль, предназначение и были абсолютно уверены в себе, в своей правильности и праведности.

Настал день, когда вот так случайно, необъяснимо они поехали в Дивеево, к Серафиму Саровскому. У них была мантра-молитва, обращенная к святым всех религий. Они и Серафима Саровского считали своим, не вдаваясь глубоко в его верования. Раз святой, а мы на правильном пути, значит — он наш. Мы одобряем его, а он одобряет нас. С тем и зашли на источник, в храм. Кое-кто даже, вспомнив далекие какие-то мероприятия, проводимые бабушками, встал на исповедь, к причастию.

Вот тут-то она и получила первый удар — в исповеди поначалу отказали. Только всю службу понаблюдав за ней, батюшка сердито исповедал, одергивал споры до тех пор, пока она хоть как-то не смирилась. Отпустил грехи. На причастие она уже шла несмело. Из группы причащавшихся было только три человека. После причастия через весь храм священник, не тот, что исповедывал, а тот, что причащал и видел ее, конечно же, первый раз в жизни, подошел, вручил большую просфору и велел исправляться.

Отделилась она от группы, задумавшись, стояла у свечной лавки. Пошла к мощам, сделала все, как и другие, приложилась, попросила. О чем?

Подошла к ней послушница, попросила помочь. Радостно откликнулась. Группа давно ушла. На монастырской кухне под знакомые и незнакомые слова православной молитвы пролились в сердце покой и радость.

Не такая радость, что экстатически плескалась внутри до сих пор, а простая тихая, с миром и покоем. Не захотелось идти в группу, уезжать отсюда. Хотелось просить о прощении своих новых друзей и проститься с ними.

Но стало страшно опять потерять только недавно найденную дорогу, опять остаться одной, а что же дальше?

Пошли все за благословением к матушке игуменье, однако она наотрез отказалась их благословлять.

В тяжелых раздумьях уехала.

И настал день. Она увидела, что забрела совсем не туда. А куда теперь? Вновь все было потеряно.

Евгений Максимов. Репейник (Ульяна в Стрельне)

Прошло долгое время нескольких лет.

Она стояла в православном храме. Сокрушенная собственной „самореализацией“. Она больше не хотела лепить себя. Она жаждала. Обрести покой, мир, однажды испытанный. Она хотела мира для родных. Хотела впитывать иссушенной душой благодатную милость к себе, так страшно и больно ударившей по своей душе и по душам близких. Всей собой просила, хотела и надеялась, что именно к ней обратится Бог, ужасаясь, не кощунство ли такая просьба, не слишком ли самонадеянно. Страшно ей было ошибиться, ведь столько ошибок уже сделано. Может быть и это тоже ошибка, но желание узнать Бога было очень сильным, Хотела всей душой почувствовать Его. Господи, где ты?

И думалось ей. Господи! Я по-прежнему каждый день не узнаю тебя. Ты, может быть, встречаешься мне на улицах в редких взглядах, мелькающих встречных глаз растерянных или несчастных, в робких просьбах незнакомых людей, в опущенных грязных головах бомжей, бредущих с мешками пивных банок, в мальчишках, сидящих на ступеньках переходов, засыпающих над пакетами с деньгами или клеем. Сквозь грязные ноги прохожих мелькают Твои запыленные босые ступни, сквозь истоптанный снег — горячий песок Палестины, сквозь обноски теплых северных одежд — складки цельнотканого хитона, сквозь одурманенные глаза — взгляд полный любви и боли.

Но мне все так же, как и кому-нибудь две тысячи лет назад, страшно признаться себе в том, что я хочу видеть и вижу именно то, что сквозит через эту сиюминутную нестойкую реальность. Я стараюсь убедить себя, что этого не может быть. Иначе мне будет трудно жить, я лишусь тепла, сытости, уюта, теплой досягаемой мечты. Я боюсь выйти на ураганный ветер, на горный пик, боюсь остаться без защиты стен и шуб. Я боюсь услышать, что это совсем не защита. Я боюсь узнать, что мне придется жить вечно. Я не хочу помнить о смерти, не хочу видеть, как умирают и страдают вокруг. Я бегу от них, как от заразных во время эпидемии. Я бегу от смутного наплывающего неизбежного знания о грядущем суде и выборе. Каждый день тихо и настойчиво изнутри как маленькая птичка клюет и клюет этот выбор меня. Я должна оставить это все привычное приятное. Как зимой в ледяную воду, прыгнуть в настоящую жизнь и не знать, дадутся ли мне силы, чтобы выплыть и плыть. Я знаю, что это неизбежно, иначе я задыхаюсь, не дотяну и до следующего дня. Но я так боюсь это понять и тем более сделать. Я предпочитаю не узнавать, не слышать, не видеть — существовать на теплой темной грязноватой обочине в привычной гуще людей, устроившихся подальше от стержня, на котором и трудно и рискованно.

Когда же я сделаю этот шаг. Ведь так жить больше невозможно. Я голодаю и томлюсь, я тону в одиночестве и невостребованности. Только еще тот взгляд из жаркой вечной далекой Палестины ждет меня и зовет. Нельзя отступиться от него, нельзя отпуститься от него. Тогда меня не будет никогда.

Господи! Пусть настанет день. Протяни мне руку милости Твоей. Я увижу Тебя, я услышу Тебя. Я буду жить с Тобой. Я буду жить Тобой. Или я не буду жить. Вечно.

Игорь Киссель. Утренняя

Использованы фотографии:
«Мы чуть знакомы...», Samvel Sevada
«Cube», автор не известен
«Apparition», Светлана Новикова
«Репейник (Ульяна в Стрельне)», Евгений Максимов
«Утренняя», Игорь Киссель
комментарии на форуме версия для печати

<< Предыдущая :::: Содержание номера :::: Следующая >>


На главную :: Миссия :: Творчество :: Мысль :: Взгляд :: Семья :: Судьбы :: Проза жизни :: Поэзия души
Архив журнала :: № 8 :: Неизданное :: Редакция :: Авторы :: Благотворители :: Форум :: Гостевая :: Обратная связь :: Ссылки :: English

© 2002-2024 «Собрание»
info@sobranie.org