| https://www.sobranie.org/archives/3/7.shtml |
|
«Фома» — журнал для сомневающихся» — известное и любимое многими в нашей стране издание. Журнал отличается искренностью и открытостью для диалога с людьми, еще только приходящими в Церковь. Во многом «Фома» был примером для нашей редакции, когда мы только начинали работу над своим «Собранием». Редакция |
Чтобы тебе быть православным миссионером, не обязательно ехать в тундру или в Африку — достаточно жить в Москве или Вологде или еще каком-нибудь русском городе или селе. Ты можешь по-прежнему совершенно спокойно работать или учиться вместе с иноверующими и неверующими людьми.
И тебе абсолютно не обязательно, выходя на улицу, призывать прохожих к покаянию и рассовывать бумажки с приглашением на воскресную службу. Достаточно чувствовать боль за то, что происходит с твоими ближними и переживать от того, что столько твоих родных и друзей каждый день проходят мимо Христа, не замечая Его в себе и вокруг.
А сделать тебе нужно всего лишь три вещи:
Суть православной миссии, в отличие от протестантской, уличной, — в умении ждать Вопроса. Не кричать на ухо, а убедиться, что человек сам жаждет понять, почему и зачем он живет.
Миссионер-мирянин может быть сколь угодно талантливым и убедительным. Но тот поворот, какой переживает человек при встрече со священником, своим будущим духовником, он произвести просто не в силах. Храмов открывается много, священников не хватает. Священники в вечном ремонте — безвылазные прорабы. Но для множества не пришедших к вере людей ничего не изменится до тех пор, пока священник не появится перед ними вне церковных стен.
Настоящий подъем церковной миссии произойдет тогда, когда священники смогут уже без боли за незаконченный ремонт оставлять стены храма, обходить прихожан, навещать семьи, везде встречаться с людьми.
Делать свою работу надо самому и самому нести за нее ответственность. У духовника обязательно надо просить совета и благословения, но если бегать за одобрением на каждую строчку, встречу и разговор, то дело встанет.
Иногда очень хороший духовник, поставленный формальным руководителем, своими постоянными «неблагословениями» может совершенно парализовать волю и инициативу людей, которые являются вполне компетентными специалистами и православно грамотными людьми. И все потому, что он, как руководитель, уже не руководит духовно, а попросту навязывает свои вкусы тем, кого должен лишь поправлять в моменты опасного крена.
Верующая женщина, у которой погиб сын, молодой, удивительно талантливый человек. Она не могла понять, почему так получилось, и все повторяла: раньше и в радостный, и в трудный момент я всегда знала, что в происходящем есть свой смысл и что рано или поздно Бог даст мне понимание. Теперь я одна. Я не понимаю, почему ушел мой сын и не понимаю, почему и зачем я еще живу. Где же Бог?.. Однако, ведь ощущение осмысленности бытия — не свойство, а чудо, которое появляется и исчезает. Надо помнить из Евангелия, слова Спасителя на Кресте: «Боже, Боже, почто Ты Меня оставил!» Мы предупреждены не о том, что все в нашей жизни будет разъяснено чудесами, а о том, что когда чудес не будет, мы должны оставаться верными.
Большинство из приходящих в церковь скоро переживают период развоцерковления, когда хождению в храм находится тысяча помех. Тогда борется два чувства: ощущение духовной опустошенности и тоски по Таинствам — и с другого бока — неукорененность любви к Богослужению, отсутствие привитой с детства потребности молиться, и еще лень и ложное самобичевание.
Удивительно, почему часто по православному радио так жестоко отвечают на вопрос об отношении к животным, особенно, к собакам. «Я одинокая, и недавно умерла моя собака...» — «Умерла? Вот и отлично! И больше не заводите собак». Обычно так отвечают по радио или через газету. Я не верю, что духовник (как бы отрицательно он ни относился к держанию собак или кошек в христианском доме) отвечал бы человеку столь жестоко ПРЯМО В ГЛАЗА.
Говоря о вреде привязанности к животным, зачастую не оговаривают нескольких важных вещей:
Из святого Василия Великого, о животных:
«О Боже, расшири в нас чувство товарищества со всеми живыми существами, с нашими меньшими братьями, которым ты дал эту землю как общий дом с нами. Да уразумеем, что они живут не для нас только, но для себя самих и для Тебя, что они наслаждаются радостью жизни так же, как и мы, и служат Тебе на своем месте лучше, чем мы на своем.»
Отвечая на вопрос о животных, мы забываем, что нас «подслушивает» и весь нехристианский мир. И потом обличает в Православии черствость и безразличие к нашим меньшим братьям. А ведь в церковной истории столько примеров общения святых и животных в любви и согласии! И об этом должны знать и верующие и неверующие. Для последних это особенно важно.
Не надо прикрываться благочестивой лексикой. Мы «роняем» высокие слова, а нормальные подбираем бездарно. Поэтому у нас так мало хороших церковных газет и журналов, поэтому их невозможно сделать действительно всенародными.
Главное правило: когда говоришь или пишешь, представляй себе, как будто твой труд предназначен конкретному твоему знакомому, который не знает и не принимает Православия. Общаться с ним при помощи церковных слов и понятий — дело бессмысленное — так его можно только запутать и оттолкнуть. Найди слова именно и только для него, и тогда окажется, что тебя поймут многие.
Толстовское непротивление злу силой, внешне, такая нравственно великая вещь... А на практике будет потакание злу. Церковь намного глубже понимает существо проблемы: греховность нашей природы не дает творить «дистиллированное» добро. Иногда на меньшее зло закрывают глаза — если ложная принципиальность станет источником большего зла (потому и благословляют солдат на войну, потому и признают разводы, которых вообще-то быть не должно). Церковь не учит, что есть «доброе» зло. Но она умеет быть трезвой и, спасая людей, не лукавит, что «все просто».
Пытаясь писать «по-православному» для всех, необходимо понять важнейшую перемену в современной литературе: ее отказ от морализаторства. Это болезненная для русской словесности перемена. Большинство классиков русской прозы девятнадцатого-начала двадцатого века писали по евангельскому канону: их рассказы, повести и целые романы! — были развернутыми притчами, обязательно содержали прямой нравственный урок. Гоголь на этом пути художественной прозе предпочел в конечном итоге, «Выбранные места из переписки с друзьями»; Толстой поставил на службу своему учению «Отца Сергия», «Крейцерову сонату» и «Воскресение»; иначе писал Достоевский, у которого жизненная правда и христианство оказались нераздельны... Худо или гениально — но это все целая эпоха в русской литературе. Но нынче нельзя обойтись без осознания тех поворотов, которые ознаменовало у нас творчество Чехова, а на Западе — Хемингуэя. Литература качнулась от учительства к позитивизму, как будто сказала читателям: „Я теперь только наблюдаю мир, и ретранслирую вам то, что зафиксировано. А вы сами решайте, что бы значило все происходящее, кто прав, кто виноват“. Литература (я имею в виду литературу, а не беллетристику) стала давать показания, стала свидетелем — хотя когда-то она пыталась быть судьей. Это, однако, не значит, что, например, Хемингуэй меньше воздействует на образ мыслей и чувства, чем Толстой. Он просто придерживается новой тактики. Современному человеку хочется считать, что он свободен и независим? Пускай. Пусть новый роман превратится в отчет о событиях, в репортаж — но то, что показывать, а что нет, все равно выберет автор. Факты и объективизм — прикрытия нового способа учить. Люди приняли этот вариант, и в этом нет беды. Такой метод для христианства не противопоказан. Даже напротив: сами Евангелия написаны именно как свидетельские показания — и отсюда особенное переживание подлинности написанного.
Нам тоже нужно научиться позитивистской манере фиксировать происходящее. Важно то, что ТОЧКА ЗРЕНИЯ окажется православной — она просто не сможет быть иной. Пусть читатель по своей воле взглянет на мир глазами христианина. Может быть, ощущая себя свободным, человек быстрее откроет для себя христианство, чем если мы попытаемся осаждать его своими не всегда удачными и понятными проповедями.
Постоянно видишь людей, говорящих о противоречиях в Православии. А жизнь и любовь живы в противоречии. Почему-то никто не спорит с тем, что житейская мудрость парадоксальна и что человек прямолинейный оказывается особенно жесток и неумен...
Владимир Гурболиков
www.fomacenter.ru